Василиск - Страница 31

Южный день перешел в ночь почти без сумерек. Благодарно рыгая жареной антилопой, венты развалились у костра, щурились на огонь. Угомонились на дереве птицы, и тишина накрыла лес: те, кто спит ночью, уже уснули, а те, кто не спит, еще не вышли на охоту. Никто не расходился, все чего-то ждали, как показалось Нури. И дождались. Двое старших вентов прикатили полую колоду с натянутой на нее шкурой — самодельный барабан. Колоду поставили на попа и вдарили. Протяжный, глуховатый по тембру звук поднял нескольких вентов. Вздрагивая в такт ударам, они начали танец удачливых охотников, подробно воспроизводя отработанные движения. Танец был медленный и, на взгляд Нури, несколько монотонный.

— Цхе! Как говорят мои предки грузины… Можно вот так? — Нури ударил в барабан. Вент повторил. — Точно, только чуть быстрее!

Нури вышел в круг и вытянулся, подняв руки над головой. Волна прошла по его телу, рукам и спине и кончилась в пальцах ног. И сразу, не ломая ритм, Нури прошел по кругу колесом и после каскада крученых передних сальто пустился вприсядку, импровизируя что-то самобытное, новое для окружающих и его самого.

Завыли, заметались венты, кидаясь в пляску. Отодвинув в сторону барабанщика, вскочил на гулкую шкуру Олле, отбивая ногами сложный, все убыстряющийся ритм.

Сверкая зубами и глазами, озаренный неверным пламенем костра, плясал доктор математики воспитатель Нури, плясал знаток мимики и жеста вольный охотник Олле, плясали и прыгали через костер венты, черным дьяволом метался среди них Гром, сотрясая рыком окрестности, и гремел в ночи барабан, и дико вскрикивал, ударяя себя кулаками в волосатую грудь, ученый палеоантрополог и волхв Евгений Петрович.

Каждый имеет право на еду, на работу, на добрый огонь и на такую вот пляску, снимающую усталость дня.

Утром Нури подошел к Евгению Петровичу и, глядя в сторону, сказал:

— Видимо, нам лучше уйти, а? Наше присутствие взбудоражило все племя, а им, полагаю, рано еще входить в цивилизацию, если это вообще понадобится. Как-то стихийно все получилось. Не люблю непредвиденного в вопросах воспитания…

— Я понимаю, — ответил волхв. — Разделяю вашу точку зрения. И… будет лучше, если экопатруль станет впредь обходить нашу территорию, как обходит Заколдованный Лес. Во избежание случайностей.

— Так и будет, я позабочусь. — Олле отстегнул от пояса нож, протянул Евгению Петровичу. — Мой подарок… Живут себе лесные люди, кормятся сами, детей растят. Пусть живут. Волхвы им помогают — и пусть помогают. И нечего нам без нужды вмешиваться.

— Спасибо, — волхв вертел нож в руках. — Тут вот какое дело, тут у меня мальчик есть больной. По-моему, у него что-то со щитовидкой не в порядке, точно не знаю, а врач наш в отпуске. Надо бы стационарное обследование… Вызывать транспорт ох как неохота…

— Пусть идет с нами.

Оум — так звали вента — видимо, и не подозревал о своей болезни, как не подозревал и того, что Олле и Нури резко снизили привычный темп движения. Он бодро шагал вслед за Олле, стараясь при удобном случае погладить пса, который челноком шнырял по сторонам, охраняя путников от случайностей. Шли молча. Поскольку Оум не знал языка, то и Нури с Олле считали неприличным разговаривать между собой без крайней необходимости. Предстояло пройти пешком чуть ли не две трети лесного массива ИРП. Для Олле лес был привычным, а Нури раньше видел его сверху, знал окраины, но в самой чаще был впервые.

Здесь перемешались тропики и север, Азия и Африка, Америка и Австралия, переплелись корнями деревьев, ветвями и лианами, образуя порой непроходимую преграду. Тогда Гром находил звериные тропы и вел в обход, обычно к какому-нибудь ручью. Жизнь была наверху, в смыкающихся кронах, откуда доносились вопли обезьян и голоса невидимых снизу птиц. Временами перед путниками почти внезапно открывались холмистые просторы с островками эвкалиптовых или хвойных рощ. Тогда дышалось свободнее, и пропадало ощущение парной духоты.

Пересекая такой почти парковый ландшафт, они увидели, как смешанное стадо антилоп и оленей гнали три усомордика, двое по сторонам и один с тыла. Эти полухищники были прирожденными пастухами. Любое животное они стремились присоединить к своему стаду, иногда нарываясь при этом на неприятности. Вот и теперь: правофланговый усомордик вытянулся, опираясь на задние ноги и низ живота, смотрел, нельзя ли присоединить к стаду этих, идущих мимо. Передние лапы его с верблюжьими мозолями свисали вдоль туловища, шевелились редкие толстые волосины на щеках и переносице.

— Надо бы его погладить, — сказал Нури.

Гром не возразил, и усомордик приблизился. Пока Нури гладил его по шерсти вдоль вздрагивающей спины, с ближнего каштана свесилась Змея Подколодная, обвела всех гипнотическим взглядом и зазывно разинула пасть. Однако никто не окаменел от ужаса, хуже того, Оум швырнул в нее колючую каштановую шишку.

— У, кровожадница, — Нури брезгливо наморщился.

— А ведь многие путают ее со Змеем-Горынычем, — сказал Олле. — Но Змей не такой. Он совсем другой.

Обманутая в ожиданиях, змея выплюнула шишку и убралась восвояси. Усомордик понял, что и из его затеи ничего не выйдет, и кинулся догонять стадо.

— Странные эти звери — усомордики, — Олле глядел ему вслед. — Они сами выбирают пастбище и место водопоя, следят за приплодом, охраняют стадо. Я видел, как усомордик однажды стукнул лапой в лоб зарвавшуюся гиену. Та едва отдышалась. А сами, между прочим, почти вегетарианцы. Нет, едят и подопечных, но совсем уж больных и старых. Чтоб добро не пропадало…