Василиск - Страница 18


К оглавлению

18

— Именно. Они подстерегли такой момент и гладили ее в четыре ладошки.

— В четыре? Кто бы не уплощился… — Рахматулла проводил взглядом ужа, потрогал себя за нос. Потом закинул ноги за плечи, встал на руки и застыл в этой невозможной позе.

Иван насыпал над косточкой холмик, набрал в горсть воды и полил. Истомная жара погружала в дремоту, и горизонт расплывался в колышущемся мареве. Гром залез в воду, улегся мордой к берегу. С усов его капало.

В пещере запищал зуммер и послышался голос Отшельника:

— Это вас, Олле. Сатон говорит, что вход в центр кто-то блокировал. Он интересуется вашим мнением.

Олле встал, и лев тут же полез в воду в сторонке от пса.

В пещере было сумрачно и прохладно. Отшельник сидел в плетеном кресле над чертежами механозебры, а над письменным столом в туманном сфероиде фокусировалось объемное изображение Сатона. Они о чем-то тихо беседовали.

— Я слушаю, здравствуй, дед, — сказал Олле.

— Ни Нури нет, ни Ивана. — Сатон форсировал звук. — Куда все подевались?

— Педсовет у них. А я там в качестве сочувствующего.

— Педсовет! А у меня тут гад лежит. Смотри.

В сфероиде возникло знакомое изображение входа в центр ИРП. На белых ступенях между двумя золотыми дельфинами разлеглась огромная серая кобра. Голова ее была приподнята и беспокойно шевелилась.

— Ни войти, ни выйти. — В сфероиде снова возник Сатон.

— Это не опасно. Идите смело.

— То есть?

— Это голограмма, дед. Через нее ступени просвечивают. Видимо, Нурина ребятня забавляется.

— М-да, — Сатон дернул себя за бороду. — С вами не соскучишься.

Олле вышел из пещеры, задвинув за собой занавес. Конь, мокрый после купания, ждал его, и Олле прижался к прохладному боку. Воспитатели уже искупались и снова валялись на песке. Только Нури, равнодушный к жаре, о чем-то сосредоточенно думал.

— Там кто-то из твоих сфокусировал змею… — сказал Олле.

— Это что, — махнул рукой Нури. — Это ерунда. Хуже всего, что я тоже погряз.

— А кто еще? — спросил Иван. — И в чем?

Персиковая косточка уже проросла, и Иван нетерпеливо вытягивал из песка маленький ствол, распрямлял ветви и проглаживал между пальцами листики. На глазах под его руками завязались бутоны и распустились в соцветия.

— Опылять пора, — пробормотал Иван. Он вызволил из шевелюры Хогарда неведомо откуда взявшегося шмеля и поднес его к деревцу. Шмель с довольным урчанием принялся за работу.

— …в самодовольстве, Иван. А что? Все у нас здоровы, веселы, учебные программы выполняются. Да и сезон на исходе. Не жизнь — сплошной санаторий. Олле вон укрощает и без того кроткого аки агнец льва, Хогард шлифует свои коллекционные алмазы. А между прочим, мы на работе.

— Я что, я охотник, — зевнул Олле.

Хогард придвинулся к Нури, тронул за руку:

— Что с тобой, Нури?

— Беда у него, — сказал Иван, снимая с деревца персик. — Попробуй, — он протянул его Нури. — Кот у него в холодильнике.


Было так. Детская столовая опустела. Разошлись, закончив дела, старшие дежурные, и лишь посапывал за стенкой кухонный автомат да звенели за открытыми окнами ребячьи голоса. Нури прошел между столиками, одобряя чистоту, и вдруг услышал всхлипывания. Возле последнего стола сидела на полу девчушка и размазывала по щекам слезы. Маленький фокстерьер стоял мордой в угол и шевелил обрубком хвоста. Кто-то пренебрег запретом и притащил щенка. Это вполне могло быть. Но забыть щенка в столовой — такого быть не могло.

Нури присел на корточки, щенок не оглянулся и так же мертво вилял хвостиком.

— Они его загип-п-нотизировали, а мне жалко, и я плачу. А как вишневый компот, так они его сливают в ведро. Я не возражаю. Если бувескул тоже любит компот, пусть…

Нури подхватил щенка на ладонь, ощущая странную одеревенелость животного, и поставил на подоконник. Щенок не изменил ни позы, ни поведения.

— Вундеркинды, — сказал Нури. Он обеими руками гладил щенка, снимая наваждение. Тот обмяк, тявкнул и сбежал.

Нури недоверчиво оглядел столовую, ожидая новых сюрпризов. И сюрприз был. Выходя, он машинально открыл холодильник, и оттуда с мявом выскочил кот.

— Дожили, — разглядывая дымящегося от злости кота, произнес Нури. Девчушка заревела в голос.

— Кто это сделал? — спросил Олле, и воспитатели молча воззрились на него. — Но кто-то же это сделал. Загипнотизировал щенка, запер кота… Бедные животные.

— Не надо сюсюкать. — Нури раскусил персик. — Нам сюсюкать ни к чему.

— Но…

— И я говорю, Олле, плохие мы воспитатели. Но не настолько плохие, чтобы искать виновных.

— Дети есть дети. — Хогард раздробил в ладони округлый камень, отбросил крошки. — Только я, видимо, непригоден для этой работы. Мне под землей как-то спокойней. Здесь я как-то теряюсь. Не умею делать замечаний, весь в сомнениях, так ли поступаю, а на многие вопросы не знаю ответа и тогда говорю: не знаю.

— Ну и правильно.

— Но это роняет мой авторитет воспитателя.

— Вот, — сказал Нури. — Вот здесь наша общая ошибка. По себе знаю: стоит начать думать об авторитете, как сразу невольно начинаешь принимать позы. А позу от детей не спрячешь, как кота в холодильник. И потом, вам не режет слух словосочетание «авторитет воспитателя»?

— А почему должно резать?

— Потому, что оно подразумевает авторитет профессии. Авторитетной же может быть только личность.

«Нури не совсем прав, — подумал Иван Иванов. — Врач и воспитатель должны быть авторитетны изначально, потому и сложны экзамены для кандидатов в воспитатели». Иван оглядел выращенное деревце, уловил признаки увядания — еще день простоит и засохнет. Пусть. Все подобные чудеса недолговечны.

18